Сан Саныч позвал нас, егерей, на совещание, посвященное открытию сезона.
- Мужики, я собрал вас с одной единственной целью, сообщить, что, - тут
наш начальник сделал эффектную паузу, - к нам едет прокурор.
Все егеря недовольно заворчали и принялись скручивать самокрутки.
Появление прокурора района на охоте не вызвало ни малейшего энтузиазма,
так как собрать дивиденды с власти карающей было практически нереально.
Сан Саныч пресек недовольство на корню.
- Все, у кого есть залеты по самовольной рубке древесины или, кто
участвовал в хулиганстве прошлым годом, могут рассчитывать на полную или
частичную амнистию, - и, прерывая бурные аплодисменты, - только при
условии проведения полноценной охоты на Тихона. Прокурор уже заплатил за
лицензию 3 000 рублей, так что, ребята, надо провести охоту не хуже, чем
осенью. Распределим роли. Иванов!
- Здесь, - я лениво поднял руку.
- Отвечаешь за операцию "На бампер".
- Сан Саныч, я не могу, печень барахлит. Осенью пять делегаций привез,
можно меня на стрельбище?
- Ладно, - Сан Саныч недовольно покрутил ус, - В город поедет Гришка, ты
на стрельбище, остальные с Тихоном в лес. Баня за мной. Всем ясна
диспозиция?
Вечером Григорий, молодой по нашим меркам тридцатилетний егерь, сел на
"УАЗ"ик и уехал в город за охотниками, я пошел на стрельбище вешать
мишени и расставлять жестяные банки, остальные принялись поить Тихона
пивом. Ведь вся наша операция строилась на том, что кабан обожал
<Жигулевское> и мог пить его литрами. Но угощение Тихон получал только
во время охоты.
Все было продуманно до мелочей, но мы не учли одно очень важное, как
впоследствии выяснилось, обстоятельство: прокурор был абсолютно
непьющим.
Ранним утром следующего дня прокурор с друзьями из области на трех
джипах выехал из города. Возглавлял колонну наш отечественный вездеход,
проработавший до этого лет двадцать "Скорой помощью". Проехав по плотине
через Волжскую ГРЭС, Григорий, согласно ранее разработанному плану
остановился и дал команду:
- На бампер!
Охотники достали из сумок водку, закуску и выпили, уважая традицию, по
стакану. Все, кроме прокурора. Таких остановок всего было три. На базе к
приезду делегации была приготовлена уха из судака и жереха и истоплена
баня. Но сначала всех повели на стрельбище. Необходимо было унять
страсть городского человека к нажатию на курок. Стрельба стояла, как при
взятии Берлина. Больше тысячи патронов истратили, а ведь каждый по пять
рублей! Мы, конечно, все гильзы собрали потом. Плохо ли патроны новые
набить.
Со стрельбища повели гостей в баню. Тут уж Сан Саныч взялся за дело
весьма профессионально. Словом, к вечеру, когда все были в состоянии
"очень даже", он торжественно объявил:
- В пять утра идем на кабанью тропу.
На что прокурор мрачно ответил:
- Не знаю, как другие, а я готов, - и, передернув затвор своего
пятизарядного винчестера, загнал патрон в ствол.
Раньше мы, подпоив охотников, меняли им патроны на холостые, вели на
номера и выпускали Тихона. Заранее накаченный алкоголем кабан,
выпущенный из клетки за два километра от базы, летел по проверенному
маршруту, обильно политому пивом к своей кормушке, где его ждал приз -
три литра "Жигулевского". Охотники с большого бодуна, увидав несущегося
на них огромного вепря, либо пытались скрыться за деревьями, либо,
стреляли холостыми. Тихон к стрельбе был совершенно равнодушен, с малых
лет егеря палили у него над ухом. Впечатлений у охотников хватало на всю
жизнь. В выигрыше были все: охотхозяйство получало деньги, гости - море
эмоций, незабываемые впечатления и фотографии, Тихон честно зарабатывал
право на дальнейшую жизнь и добрую порцию эля.
В этот раз все шло к тому, что кабан последний раз выходил на пьяную
тропу. Винчестер с оптическим прицелом и абсолютно трезвый охотник не
оставляли ему никаких шансов.
У нас было всего два часа для принятия решения. Ведь кабана надо было
еще погрузить на трактор и везти несколько километров по лесной,
раскисшей от таявшего снега дороге.
- Бронежилет, - решил Сан Саныч, - у забора лежат старые рессоры от МТЗ,
брезент на складе. Время пошло.
Через час Тихон был облачен в нечто, напоминающее одновременно скафандр
водолаза и панцирь черепахи с Галапагосских островов. На башку ему
напялили немецкую каску образца 1914 года. Каску привез в прошлом году
Гришка от родственников с Западной Украины. Она в сарае валялась, он
зачем-то подобрал - вот и пригодилась.
Шансов остаться живым у нашего борова значительно прибавилось, но я
решил подстраховаться:
Утром на охоту поднялся, как и ожидалось, только прокурор. Остальные
гости мирно похрапывали там, где их застал Морфей: кто в сарае на
прошлогоднем сене, кто в бане на кутнике, а кто и в загородке у Тихона,
которого к тому времени уже вывезли в лес на исходную позицию.
Прокурор занял место под большой березой, прямо на кабаньей тропе. В ста
метрах от него примостился Сан Саныч с фотоаппаратом и по рации
скомандовал:
- Запускайте Тихона.
Кабан, облаченный в доспехи средневекового рыцаря, неспешной рысью
потрусил по тропе, принюхиваясь, как овчарка, к знакомому запаху пива.
Он бежал все быстрее и быстрее и через минуту это был уже неуправляемый
снаряд, выпущенный из катапульты. Ломая кустарник и мелкие деревья,
Тихон уже подходил к поляне, на краю которой его ждал визави, как вдруг
привычный запах пива исчез. Кабан, резко затормозив всеми четырьмя
лапами, остановился и принюхался. Почему-то пивная тропа резко
отклонялась в сторону от привычного ему маршрута. Кабан, подумав,
свернул и, набирая скорость, побежал по новой тропе. Я был рядом,
спрятавшись в кусты орешника, и видел, как голова
восьмидесятикилограммового борова, одетого в двадцатикилограммовые
доспехи, несущегося со скоростью пятьдесят километров в час врезалась в
человеческий зад. Это был зад прокурора района.
Следователь, прибывший из города через несколько часов, долго пытался
выяснить, кто изменил маршрут движения кабана, полив пивом другую тропу.
Сан Саныч обещал лишить премии весь личный состав. И только прокурор
района, придя в себя, еще долго рассказывал друзьям, как он пролетев
несколько метров вверх по березе, приземлившись, увидел здоровую кабанью
морду в немецкой каске образца 1914 года. Морда смотрела на него сверху
вниз и облизывала большим, шершавым языком небритые прокурорские щеки.