Владимир Высоцкий и Иван Бортник на 60–летии Юрия Любимова в театре на Таганке, 30 сентября 1977 года.
Иван Бортник, пожалуй, единственный из друзей Высоцкого, кто не написал воспоминания о нем.
Актер считал себя не в праве предаваться воспоминаниям, тем более и дружбой их отношения назвать не мог — вместе играли в одном театре, выпивали–зашивались, любили одну и ту же компанию. Но тем не менее Высоцкий посвятил Ивану несколько песен — не каждый его друг–приятель удостаивался такой чести.
Грустно! Едет на курорт никак...
Как же я без Вани Бортника!
Я бы Ваню оттенял.
Как же Ваня без меня?!
Бортник — из потомственной профессорской интеллигентной московской семьи. Его порядочность коллеги называли сверхпорядочностью — некоторых она выводила из себя.
Бортник, например, очень мало снимался в кино, отказывался от прекрасных ролей — ему казалось предательством по отношению к театру отменить репетиции или спектакли из–за съемок в фильме. А в репертуаре Таганки Бортник был занят плотно.
Любимов очень хотел, чтобы Иван сыграл Гамлета. Его, правда, уже играл Высоцкий, но уж больно рвано играл: то запьет, то уедет в «Парижск».
Любимов настаивал: существует субординация, дисциплина, приказ, наконец. «Будешь играть! Выучишь роль и будешь! Хватит всем зависеть от одного непредсказуемого», — терял терпение Любимов. — «Не буду». — «Я прошу тебя взять роль и выучить текст. Мне не нужно будет переделывать спектакль — у вас темперамент одинаковый» — «Нет».
Любимов кипятился, супруга его «заливалась мефистофельским смехом»: «Подумать только, он отказывается играть Гамлета!» Бортник отказался. Границы допустимого между ним и Высоцким были незыблемы и понятны обоим без слов, на уровне бессознательного.
Скучаю, Ваня, я,
Кругом Испания,
Они пьют горькую, лакают джин,
Без разумения
И опасения, —
Они же, Ванечка, все без пружин.
(1976 г.)
Высоцкий, утвержденный на роль Жеглова в «Месте встречи», очень хотел, чтобы Шарапова сыграл Бортник. Не разрешили. Два актера с «Таганки» на главных ролях — это уже слишком. Неизвестно, какой получился бы из Бортника Шарапов, наверное, не хуже, чем у Конкина.
Возможно, на экране впервые предстал бы Иван Бортник в своем истинном обличии: интеллигентный, высоконравственный, понимающий закон как презумпцию невиновности. Ведь именно таким был по книге Володя Шарапов, противостоящий жегловскому принципу «наказания без вины не бывает». Не случилось этого. Выскочил Промокашка — нервный, мельтешащий, мелкий бандит–неудачник. Но какая яркая пронзительная оказалась роль — а ведь в сценарии она была практически без слов...
Когда Высоцкого не стало, Бортник впал в жесточайшую депрессию, казнил себя, что поздно узнал о недуге друга, что не мог помочь. Остались только стихи — много посланий для Вани, и среди них — бессмертное:
«Ах! Милый Ваня, — мы в Париже
Нужны, как в бане пассатижи!»