Печать

[Саид-Магомед]

Н.Г. Мормуль. Катастрофы под водой (Гибель подводных лодок в эпоху холодной войны).
"Подводная лодка “К-3” была первой атомной субмариной Советского Союза. Когда в августе 1957 года ее спускали на воду, то традиционную бутылку шампанского били не только об киль, но и о реактор!.. За период заводских, государственных испытаний и все последующие десять лет эксплуатации “К-3” не имела ни единого случая травмы или гибели личного состава. И хотя к сентябрю 1967 года на лодке успело смениться три поколения офицеров, старшин и матросов, костяк руководящего звена по-прежнему составляли выходцы первого экипажа.
За короткое время экипаж дважды удостаивали высоких правительственных наград: после успешного завершения ходовых испытаний и по итогам не менее успешного подледного плавания на Северный полюс. А трем членам экипажа, Л.Г. Осипенко, Л.М. Жильцову и Р.А. Тимофееву, были присвоено звание Героя Советского Союза. Лодка числилась в любимицах командования и политорганов ВМФ СССР, и, понятно, ей уделялось самое пристальное и лестное внимание. Вот как об этом вспоминает Александр Яковлевич Лесков, в те годы капитан-лейтенант и помощник командира лодки:
“В результате бесконечных торжественных, никчемных мероприятий, сопровождавших подводную лодку несколько лет после похода на полюс, из нее сделали фетиш. Очень скоро экипажу стало не до боевой подготовки. Измученные отсутствием настоящего дела командиры тихо спивались, потом их также тихо освобождали от занимаемых должностей...”.
"А 8 сентября 1967 года на подводной лодке “К-3” произошел пожар, в результате которого погибло 39 человек. И эта авария стала первой крупной аварией на советском атомном подводном флоте, повлекшей массовую гибель личного состава...
К середине 1967 года у нас в ВМФ было достаточно много подводных лодок первого поколения, но техническое состояние этих субмарин не позволяло использовать их так же напряженно и регулярно, как предписывали плановые цифры. Ведь не секрет, что у каждого соединения, дивизии и флотилии имелся свой план по использованию боеготовых сил. Что же касается лодок второго поколения, то головные корабли проектов 667А, 670 и 671 уже были построены на Северном машиностроительном предприятии (г.Северодвинск), судостроительном заводе “Красное Сормово” (г.Горький) и Ленинградском адмиралтейском объединении. Однако в то время они только заканчивали ходовые испытания на Белом море. Приемные акты на них подписали четвертого ноября 1967 года, да и то, спеша подгадать с победным рапортом к 50-й годовщине Великого Октября... Поэтому, когда в июле 1967 года на первой флотилии потребовалось направить на боевую службу в Средиземное море атомную торпедную субмарину, поневоле вспомнили о “К-3”: сразу две лодки, первоначально “запланированные” для этой цели, по техническим причинам оказались неготовыми.
На “обласканную” субмарину срочно назначили нового командира, а экипаж усилили прикомандированными офицерами с других кораблей.

Помощника командира Лескова, например, назначили на должность за два часа до выхода в море. “Из-за различных предпоходовых неурядиц выход “К-3” был задержан на трое суток, - рассказывает Александр Яковлевич. — Чтобы наверстать упущенное время и не опоздать на встречу с надводным кораблем, который должен был провести нашу подводную лодку через Гибралтарский пролив, скорость перехода пришлось значительно увеличить. С 14-16 узлов до 21. Следовательно, резко повысилась нагрузка на системы, механизмы и, конечно же, сам экипаж.
Командиром в том трагическом походе был капитан второго ранга Юрий Федорович Степанов, командиром БЧ-5 - опытный инженер-механик, капитан третьего ранга Виталий Васильевич Зайцев. И уже на третьи сутки похода мы все ощутили, что значит неотработанный личный состав и материальная часть...
В 4 часа 30 минут большие кормовые горизонтальные рули, находившиеся в положении “на погружение”, вдруг перестали слушаться управления. За несколько секунд дифферент подводной лодки достиг 20 градусов на нос!.. Дали команду “Реверс!”, то есть произвести срочное переключение с переднего на задний ход. Но своевременно выполнить эту команду растерявшийся личный состав не смог. К счастью, вахтенный офицер капитан третьего ранга Каморкин распорядился произвести продувание всего главного балласта. Команда трюмных, четко исполнила приказ, и спасла лодку от неминуемой гибели...
Далее было не лучше. В Средиземном море температура забортной воды на глубине 200 метров составляет плюс 21-23 градуса по Цельсию, а в отсеках, хотя на максимальной мощности работают холодильные машины, она достигает 35-40°. В турбинном и вовсе настоящая парилка, под 60 градусов. Люди на вахте не выдерживали более 2 часов. И вот так, без единого глотка свежего воздуха - на протяжении 80 суток!
Что творилось на земле, мы, конечно, не знали. А Родина по спецсвязи посылала нам лишь две-три фразы из передовицы “Правды”. На основании этой “информации” обалдевший от безделья замполит допридумывал содержание политбесед с личным составом. Когда, наконец-то, поступила команда возвращаться домой, на Кольский полуостров, мы все облегченно вздохнули. Но, как оказалось, радость наша была преждевременной. До базы оставалось каких-то суток семь ходу, когда получили новый приказ: произвести разведку в районе Фарерских островов. Там вроде должна была появиться американская ракетная подлодка. Нам следовало установить с ней акустический контакт и организовать слежку. Наши разведывательные попытки успеха, однако, не имели. 8 сентября пришла радиограмма: “Закончить разведку и следовать в базу”...

[Саид-Магомед]

С нуля часов вахту в центральном посту нес помощник командира капитан-лейтенант А.Я. Лесков. Командир Ю.Ф. Степанов и штурман Олег Певцов (он был также штурманом и при легендарном походе “К-3” на Северный полюс) играли в шахматы в штурманской рубке, расположенной в центральном посту. В офицерской кают-компании резались в нарды, страдая от бессонницы, командир БЧ-5 и замполит. Ничто не предвещало беды. Я снова вернусь к описанию этих минут Лесковым:
“В 1 час 52 минуты по громкоговорящей связи “Каштан” раздался короткий вызов. Ни я, ни вахтенный механик Буров не успели заметить, из какого отсека мигнула лампочка. Я включил тумблер и запросил: “Кто вызывает центральный?” Потом отпустил тумблер, и... Сколько лет потом просыпался я среди ночи, заново, во сне услышав те страшные крики заживо горящих людей!.. Эти первые секунды, когда ты еще не знаешь причину опасности, самые жуткие. Они способны напрочь парализовать волю...
Но автоматически последовала команда: “Боцман, всплывай на глубину 30 метров!”. А вслед за этим начались отчаянные попытки осознать что-либо: — Первый, второй доложите, что у вас случилось?! Поднялась ручка переборочного люка, и в центральный пост влетели замполит и механик. На мгновение я увидел за их спинами пламя, словно из сопла самолета и как из первого отсека во второй врываются горящие люди. Но дверь между отсеками тут же захлопнулась.
Пожар в первом отсеке, что может быть страшнее?.. В нем расположено два десятка боевых торпед, из них несколько — с атомными зарядами. Лодка всплыла, это было понятно по характерному шуму вырывающегося из шпигатов воздуха. Командир поднялся в рубку, оттуда послышался доклад:
— Отдраен верхний рубочный люк!
С окровавленной головой командир спустился обратно. Видимо, из-за перепада давления его ударило о массивную ручку люка, кремальеру. Отсек быстро заполнялся угарным газом, все стали натягивать индивидуальные дыхательные аппараты. Однако я не мог себе этого позволить, так как непрерывно отдавал команды и отвечал на доклады.
В базу по радио уже дали сигнал аварийной тревоги. Но напряжение в центральном посту стремительно росло: ожидали взрыва в торпедном отсеке... Прошло еще несколько минут. И вдруг из трюма второго отсека раздался звонок:
- Товарищ капитан-лейтенант, спасите меня, пожалуйста, спасите...

Это был мичман Мусатов, шифровальщик корабля. Шифр-пост, где находился мичман, герметичен, поэтому, видимо, Мусатов сразу не погиб... Не знаю, обещал ли я, что мы его спасем, или слушал молча. Просто не могу это вспомнить. Наверно, есть вещи, которые не под силу хранить человеческой памяти...”. Чтобы спасти Мусатова, надо было пройти во второй отсек. И прежде всего - отдраить переборочный люк, за которым уже вовсю бушевало пламя и клубился смертоносный газ... Но в соседнем, третьем отсеке расположен центральный пост. В нем сосредоточено все управление кораблем. Значит, огонь захлестнет и главный командный пункт, а далее пойдет по остальным отсекам, выедая их один за другим, пока не погибнет весь корабль...
Последняя запись в вахтенном журнале “К-3” за 8 сентября была сделана А. Ф. Лесковым в 1 час 59 минут. С момента объявления аварийной тревоги прошло всего семь минут, но сколькими драматическими событиями они оказались насыщены!.. После бесплодной мольбы горевшего заживо шифровальщика Александр Яковлевич потерял сознание. Пришел в себя только в госпитале Североморска, на пятые сутки после аварии. В госпитале Лесков пробыл около двух месяцев. Поместили его в отдельную палату с сиделкой, ковром и телевизором. Бесконечной чередой наносило визиты большое начальство. Поздравляло со вторым рождением, говорило о наградах всему экипажу, и о наградах самых высоких... Но, видимо, кто-то из самых больших “боссов” военного ведомства расценил аварию на “К-3” как сомнительный подарок, “преподнесенный подводниками” к 50-летию Великого Октября. Первоначально назначенную правительственную комиссию заменили другой. И та уже по новой стала перетряхивать возможные причины пожара и оценивать действия личного состава в борьбе за живучесть корабля... Лескова из отдельной палаты с коврами перевели в общую. А на экипаж навесили страшный ярлык: “Авария произошла по вине личного состава”.
Дело в том, что одного из погибших матросов нашли в труднодоступном уголке трюма. Комиссия сочла, что матрос забрался туда, чтобы покурить. На подводных лодках первого поколения курить, действительно, было запрещено. Это уже потом на субмаринах появились герметичные курилки с дымопоглотителями, рассчитанные на четверых человек. Но вот на этом шатком основании и выстроила комиссия свои выводы: дескать, от сигареты матроса, или зажженной им спички в отсеке воспламенилась смесь паров масла. В те времена в системе гидравлики подлодок использовалась органическая горючая жидкость, и, разумеется, ни одна лодка не была застрахована от каких-либо неисправностей и прорывов в системе. Однако другой вариант - что парнишка, спасаясь от огня, просто забился в ужасе, сам не понимая, куда и зачем, комиссия отвергла.

Наградные листы порвали. На похоронах погибших в закрытом городке подводников Западная Лица разрешили присутствовать только родителям братьев-близнецов Богачевых. Старшина 2 статьи Н.М. Богачев был электриком, и его место по расписанию было в восьмом отсеке. Видимо, учитывая возвращение лодки в базу, Николай Богачев позволил себе “вольность”: зашел в первый отсек к брату-торпедисту в гости. Там, в торпедном отсеке, оба и сгорели.
“Нам, живым, в награду осталась жизнь”, - горько усмехается сегодня А.Я. Лесков. Мертвым, говорят, все равно. Но за что же оскорблена клеймом “сам виноват” память погибших?.. Почему должны страдать их родные и друзья? Ведь нетрудно догадаться, что произошло бы с кораблем, если бы рванули торпеды. И что произошло бы с экипажем, не придави капитан-лейтенант А.А .Маляр собственным телом кремальеру между вторым и третьим отсеками. Он, командир отсека, прекрасно знал суровый морской закон: задраили переборку — значит, не допустили распространения пожара. Понимал, что нельзя пропускать в центральный пост обезумевших от огня людей... Этим Маляр спас жизни оставшимся членам экипажа. А командир БЧ-Ш капитан 3 ранга Коморкин по тревоге ринулся не в центральный пост за замполитом, а в свой, горящий первый отсек... Долг, верность Уставу оказались у этого подводника сильнее инстинкта самосохранения..." "Командир К-3 Юрий Степанов принял единственно верное решение, скомандовав: «Сравнять давление с аварийными отсеками!» Дело в том, что тротил взрывается при одновременном повышении температуры и давления. Давление в горящих отсеках резко подскочило. И когда капитан-лейтенант Лесков открыл клинкет вытяжной вентиляции, сжатый почти до рокового предела воздух с яростным ревом пошел в центральный пост. То был даже не воздух – черный дым с хлопьями гари, перенасыщенный ядовитыми газами. Центральный пост оказался сразу загазован, в трюме погиб матрос, неправильно надевший противогаз. Но другого выхода не было. Лодку удалось спасти от неминуемой гибели, ее провентилировали, и через какое-то время К-3 самостоятельно вернулась в базу...
В одном из узлов системы гидравлики произошел прорыв рабочего тела – масла. Сильная струя ударила в горевшую лампочку электросветильника. Защитного плафона на нем не было, разбился в шторм. Пары распыленного масла вспыхнули в мгновение ока. Работала система вентиляции торпед. Сила пламени была такой, это корпус вентиля кислородного баллона разрезало пополам, как газовым резаком. Произошло то, что называется роковым стечением обстоятельств. Цепная реакция беды, которая, как известно, одна не приходит. Первопричина – прорыв гидравлики. Но почему? Ведь для атомного флота все делалось архинадежно. 

И снова свидетельствует капитан 1 ранга Морозов:
– Я присутствовал при демонтаже в первом отсеке. Снимали злополучную гидравлическую машинку (она открывала и закрывала клапан вентиляции балластной цистерны №2 правого борта). И тут обнаружилось, что в штуцере гидравлической машинки вместо штатной уплотнительной прокладки из красной меди стоит шайбочка, грубо вырезанная из паранита (прокладочный материал на основе асбеста, используемый в автомобильных двигателях). Со временем уплотняющее поле раскисло и прорвалось при очередном скачке давления. А давление в системе нешуточное, с перепадами от 5 до 100 кг/см. Чья-то рука поменяла прокладки во время докового ремонта корабля.
Доковый ремонт производят заводские рабочие. Один из ветеранов-судоремонтников Александр Исполатов, работавший в 1960-е годы на Севере, рассказывал, что красная медь хоть и не драгоценный металл, но весьма ценилась среди умельцев. Из нее вытачивали всевозможные поделки. Из той же прокладки, снятой из гидравлической машинки, возможно, кто-то сделал колечко для своей подружки. Быть может, оно и сейчас валяется в чьей-нибудь семейной шкатулке среди старых пуговиц, значков и прочей дребедени. Потускневшее медное колечко ценой в тридцать девять жизней...
Москва, как известно, сгорела от копеечной свечи. «Ленинский комсомол», как выяснилось, – от грошового пустяка, паранитовой прокладки.
Через полгода Степанова списали на берег и перевели в Черноморское высшее военно-морское училище имени П.С.Нахимова. Там ему вручили орден Красной Звезды за спасение первенца советского атомного флота. Как потом сложилась судьба этого офицера, спасшего не только свой корабль, но и все Норвежское море от радиоактивного заражения? Прошлым летом один из нас попытался найти его следы в Севастополе.
Училища, в котором преподавал Степанов, уже нет. Где его архивы – никому неизвестно. Последняя надежда – районный военкомат, в котором он состоял на учете. Но тогда была другая страна, а сейчас военкомат служит новому государству. Девушка в украинской форме любезно объясняет, что все личные дела советских офицеров давно уже уничтожены. В лучшем случае дубликат сохранился где-нибудь в Киеве. Но шансов мало.
Для очистки совести девушка-прапорщик лезет на архивные полки, и вдруг сверху падает личное дело капитана 1 ранга Степанова! Такое впечатление, что он сам, с того света, подтолкнул эту тощую папочку.
– Надо же, – изумляется девушка, – не сожгли.
Что может рассказать «Личное дело офицера запаса»? Очень многое из того, что составляет внешнюю канву службы, и почти ничего из его личной жизни. Тем не менее пытаемся понять этого человека по его последнему бумажному следу на земле.
Итак, Юрий Федорович Степанов родился 15 мая 1932 года в Калинине. Окончил Рижское нахимовское училище, в 1952 году – Высшее военно-морское училище подводного плавания, в 1966-м – Высшие специальные офицерские классы. По специальности штурман. Командиром крейсерской подводной лодки К-3 назначен 5 июля 1967 года.

Из курсантских и офицерских аттестаций: «…был старшиной роты. Чемпион училища и ВМУЗов по классической борьбе. В обстановке на море ориентируется хорошо и быстро принимает обоснованные решения. Офицер с высокими волевыми качествами». Еще одна запись: «В сентябре 1967 года в сложной служебной ситуации получил отравление угарным газом с кратковременной потерей сознания и последующим психическим травматизмом. На протяжении 3–4 месяцев пять раз находился в обморочном состоянии».
Так прервалась его командирская карьера. Вместо мостика – кабинет начальника заочного отделения Черноморского ВВМУ. Он не сдавался и все еще надеялся вернуться на действующий флот. В 1976 году прошел стажировку в должности командира атомной подводной лодки на Северном флоте. Но врачи были неумолимы: к службе в подплаве негоден. Другой бы сломался. Но Юрий Степанов не отступал: командир учебного батальона, преподаватель, а затем заместитель начальника кафедры тактики ВМФ. За успехи в обучении курсантов награжден орденом Трудового Красного Знамени. Ушел в запас в 1989 году. Работал библиотекарем. Сын Вячеслав, дочь Татьяна. Дата смерти в личном деле не отмечена. Где-то в 1990-е годы. Похоронен под Севастополем...

Морякам, сгоревшим на К-3, поставили скромный безымянный памятник вдали от людных мест: «Подводникам, погибшим в океане 08.09.67 г.» И маленький якорь у подножия плиты."

[Mr.Adventure]

Не помню где, читал про всплытие ПЛ в полынье, вроде как первый раз всплыли, оставили фотографов, а второй раз уже не нашли полынью...

а фотографов?

[Captain]

Не помню где, читал про всплытие ПЛ в полынье, вроде как первый раз всплыли, оставили фотографов, а второй раз уже не нашли полынью...

а фотографов?

Тем более...

[Mr.Adventure]

Не помню где, читал про всплытие ПЛ в полынье, вроде как первый раз всплыли, оставили фотографов, а второй раз уже не нашли полынью...

а фотографов?

Тем более...

повезло белым мишкам...и сфоткались..и поужинали((

[Captain]

"Подводникам погибшим в океане"! Сколько таких надписей на Севере и не только. На могиле моих товарищей такая же:

[Captain]

Причём, первоначальный вариант был проще, но после гибели "Курска" создали единый комплекс:
24 июня 1984 года на месте захоронения 13 подводников, погибших в море при выполнении задач длительного плавания, по проекту матроса Дорофеева (наш матрос) был установлен постамент высотой 3 метра, вокруг которого на протяжении 15 метров и шириной 2,4 метра находились надгробные холмики с именами погибших. Братское захоронение окружала ограда, у подножия могилы были установлены два якоря. Средства на строительство были собраны личным составом объединения подводников.

После гибели экипажа АПРК «Курск» в 2000 году Правительство РФ приняло решение об увековечивании памяти моряков-подводников и выделило средства на строительство. Местом для возведения памятника «курянам» было выбран участок рядом с братским захоронением моряков «К-131» и принято решение о создании единого мемориального комплекса.  12 августа 2002 года, на вторую годовщину трагического события,   состоялось торжественное открытие мемориального комплекса.

[Captain]

Кстати, очень много тайн раскрылось в последнее время. нашёл интересную информация. а ПЛ она касается постольку, по скольку там испытывались наши ракеты.
В 1985 году на экраны советских кинотеатров вышел знаменитый боевик режиссера Михаила Туманишвили «Одиночное плавание».
В фильме группа морпехов во главе с майором Шатохиным захватывает американскую подземную ракетную базу, расположенную где-то то ли в Тихом, то ли в Индийском океане.
Многие сразу увидели, что роль острова играла Царская бухта недалеко от Нового Света, роль советского корабля — БПК «Очаков». Но где режиссер нашел подземную ракетную базу, для подавляющего большинства зрителей было загадкой. А может, это был грандиозный макет?
Нет, это была настоящая сверхсекретная ракетная база «Объект 100», расположенная в Крыму под Балаклавой. История ее создания очень интересна, а документы о ее сооружении имели гриф «совсекретно» и «особой важности». Даже командование ВМФ СССР узнало о создании первых противокорабельных крылатых ракет или, как они у нас назывались до 1959 года, «самолетов-снарядов», уже когда работы над ними близились к концу. Первые отечественные противокорабельные самолеты-снаряды «Комета» создавались под патронажем самого Лаврентия Берии.
Работы над самолетом-снарядом «Комета» велись в Специальном бюро № 1 НКВД. Начальником и главным конструктором был назначен доктор технических наук Павел Николаевич Куксенко, а его заместителем — 23-летний выпускник Ленинградской военной академии связи Серго Лаврентьевич Берия.
В 1946 году Серго окончил Военную академию связи им. Буденного и с отличием защитил диплом, который по своей сути был проектом будущего ракетного комплекса «Комета». Бесспорно, что проект базировался на немецких разработках, но в СССР таких систем еще никто не разрабатывал.
Первой задачей СБ-1 и было создание противокорабельного самолета-снаряда «Комета». Большинство сотрудников СБ-1 составляли немцы, часть из них была военнопленными, а часть добровольно приехала в СССР, спасаясь от нищеты в оккупированной Германии. Среди них были первоклассные специалисты, как, например, Айценбергер, Фаульштих и др. Имелся в СБ-1 и «спецконтингент» — отечественные заключенные. Среди них был известный математик член-корреспондент Академии наук СССР Н. С. Кошляков.
Впервые в истории нашего ВПК, а возможно, и в мировой практике при проектировании комплекса «Комета» не система управления создавалась под ракету, а наоборот, подбирали варианты самолета-снаряда под разработанную СБ-1 систему управления.
Так, постановлением Совмина от 8 сентября 1948 г. предусматривалось создание самолета-снаряда «Комета» на базе ракет 10 Х и 14 Х, разработанных к конструкторском бюро В. Н. Челомея.
На опытном варианте «Кометы-3» 14 Х-К-1, отличавшемся от стандартных 14 Х увеличенной площадью крыла, был установлен пульсирующий двигатель Д-6.
В первом полугодии 1948 года в КБ завода № 51 готовился второй выпуск эскизного проекта по «Комете-3», но завершить его не успели. Руководство СБ-1 решило отказаться от применения на «Комете» пульсирующего двигателя, который не мог обеспечить ракете необходимую скорость.
Проектирование планера «Кометы» было поручено ОКБ-155, которым руководил А. И. Микоян. Непосредственно проектированием ракеты занимался М. И. Гуревич.
3 ноября 1949 года ОКБ-155 предъявило новый эскизный проект самолета-снаряда «Комета», который был очень похож на уменьшенную копию истребителя МиГ-15. Основным отличием самолета-снаряда от истребителя было крыло малой площади с очень большим для того времени углом стреловидности.
Фюзеляж практически повторял компоновку истребителя МиГ-15 с тем лишь отличием, что между воздушными каналами на месте кабины летчика на самолете-снаряде размещались отсек аппаратуры системы управления и фугасно-кумулятивная боевая часть.
Для ускорения отладки «Кометы» четыре опытных образца ее были сделаны пилотируемыми. На месте боевой части встраивалась кабина пилота с ручным управлением. Максимальная скорость на высоте 3 километров была около 1060 км/час, а посадочная 270–290 км/час. Как на пилотируемых, так и на серийных «Кометах» устанавливались турбореактивные двигатели РД-500 К.
В 1951 году были изготовлены два пилотируемых самолета-снаряда, называвшиеся «изделия СДК» (самолет-дублер «Комета»). 4 января 1952 года первый полет на изделии СДК совершил летчик-испытатель Ахмет-Хан Султан. Испытания «Кометы» проводились у берегов Крыма между Керчью и Феодосией. Самолеты-носители Ту-4 базировались на аэродроме Багерово недалеко от Керчи. Всего было выполнено до 150 пилотируемых полетов на самолете-снаряде «Комета».
Поначалу за каждый вылет летчику выплачивали довольно приличную сумму, по тогдашним меркам, разумеется. Позже, когда пилотируемые полеты стали делом рутинным, начальство решило значительно уменьшить сумму выплат. Но поскольку документ, где определялась эта сумма, был подписан лично Сталиным, пришлось скорректированный документ также посылать вождю. Когда Ахмет-Хан Султану предложили завизировать эту бумагу перед отправкой в Москву, тот размашисто написал: «Моя вдова не согласна». Вождь вернул бумагу с резолюцией: «Согласен с вдовой Ахмет-Хан Султана». На этом вопрос был исчерпан.
Испытания «Кометы» — тема весьма интересная, но тут я упомяну лишь об одном эпизоде: стрельбе по крейсеру «Красный Кавказ». Осенью 1952 года крейсер был разоружен и обращен в мишень. Топить столь ценную цель никто не хотел, поэтому «Комета» имела боевую часть с инертным снаряжением.
21 ноября 1952 года «Красный Кавказ» находился в водной акватории полигона «Песчаная Балка» в 20 километрах от берега. Пуск «Кометы» был произведен из района у мыса Меганом, когда самолет-носитель Ту-4 К находился на расстоянии 80–85 км от цели. Ракета попала в борт крейсера между дымовыми трубами. Несмотря на то, что боевая часть была в инертном снаряжении, крейсер затонул через 12 минут после попадания.
Серго Берия впоследствии сравнивал первые испытания атомной бомбы, свидетелем которых он был, с действием снаряда «Комета»: «Впечатление, безусловно, сильное, но не потрясающее. На меня, скажем, гораздо большее впечатление произвели испытания нашего снаряда, который буквально прошил крейсер «Красный Кавказ». В один борт корабля вошел, из другого вышел».
«Комета» официально была принята на вооружение в 1953 году.
В 1954 году было принято решение создать на базе самолета-снаряда «Комета» еще два комплекса — корабельный для крейсеров проекта 67 и береговой «Стрела».
Работы по корабельному комплексу ограничились испытаниями опытного образца на крейсере «Адмирал Нахимов». Далее Хрущев приказал прекратить строительство ракетных крейсеров этого проекта.
А вот работы по созданию береговых стационарных ракетных комплексов «Стрела» велись полным ходом.
Разработка береговой системы вооружения «Стрела» была начата в филиале ОКБ-155 под руководством А. Я. Березняка 21 апреля 1954 года.
Ракета создавалась на базе корабельной крылатой ракеты «Комета». Основное ее отличие заключалось в оснащении стартовым пороховым ускорителем. Пусковые установки комплекса «Стрела» предполагалось размещать в хорошо защищенных стационарных укрытиях.
Замечу, что в служебной документации ракеты (самолеты-снаряды) первоначально имели индекс КСС, а затем — С-2. Первоначально название «Сопка» относилось только к подвижному комплексу, но позже так стали называть и стационарный комплекс.


Для размещения берегового ракетного комплекса (БРК) «Стрела» были определены два позиционных района: на Южном берегу полуострова Крым и на северном берегу острова Кильдин вблизи Кольского залива.
В 1954 году государственная комиссия под председательством командующего береговой обороной генерал-майора артиллерии И. Н. Коваленко выбрала район для строительства первого в мире подземного ракетного комплекса. С оперативно-тактической точки зрения идеальным местом был заросший лесом горный район возле Балаклавы. Именно здесь было начато строительство «Объекта 100».


Он состоял из двух одинаковых стартовых площадок, разнесенных на 5,94 км друг от друга. Первый дивизион располагался возле Балаклавы. Второй дивизион разместился возле села Резервное. На картах оба обозначены словом «Лесхоз». На каждой площадке возводились по две стартовые позиции и подземные помещения, в которых размещались главный и запасной командные пункты, средства связи, центральный пост, боевые посты предварительной и окончательной подготовки ракет к старту, хранилища ракет боевого комплекта и техническая позиция. Для строительства использовался специальный жаропрочный бетон.
Стартовые позиции обоих дивизионов находились на высоте 550–600 метров над уровнем моря, что увеличивало дальность стрельбы. С моря не просматривалась ни одна постройка «Объекта 100».
Строительство осуществляло 95-е специализированное управление подземных работ Черноморского флота. В толще скалы вырубались помещения под командный пункт и помещения для личного состава, хранилища ракет и топлива, дизельных электростанций, запасов воды и продовольствия. Подземная цитадель имела полное инженерное обеспечение, комплекс фильтровентиляционных установок, обеспечивающих жизнедеятельность объекта при полной его герметизации после атомного удара.
В нормальном режиме «Объект 100» обеспечивался электропитанием с помощью силовых кабелей, проложенных из Балаклавы, но при необходимости объект переходил на автономное питание.
Самолеты-снаряды доставлялись к пусковым площадкам через тоннели по рельсам-направляющим на специальных платформах с электродвигателями. Пусковые установки защищались массивными стальными крышками, которые при пуске сдвигались в сторону. За считанные минуты колоссальная конструкция пусковой установки появлялась на поверхности и могла нанести удар двумя ракетами. В составе «Объекта 100» находились два дивизиона, разнесенные на расстояние 6 километров, каждый из которых имел на вооружении две пусковые установки. Таким образом, ракетная батарея могла одновременно нанести удар восемью ракетами С-2, способными уничтожить корабль практически любого класса.

[Captain]

На возвышающейся более чем на полкилометра над морем скале мыса Айя была размещена новейшая радиолокационная станция обнаружения цели «Мыс». Центральный пост подземной батареи имел также РЛС наведения С-1 М и РЛС слежения «Бурун».
Комплекс ввели в строй 30 августа 1957 года. Первые стрельбы были проведены 5 июня этого же года. С 5 июня по 6 июля было проведено 10 пусков. Прямых попаданий в мишень было 4, попаданий в «приведенную цель» — 2, неудачных пусков — 4.
В сентябре-октябре 1958 года Черноморский флот проверяла Главная инспекция Министерства обороны под руководством Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. 4 октября в его присутствии с отличными результатами была выполнена инспекторская стрельба двумя дивизионами 362-го берегового ракетного полка по одной цели на максимально допустимой дальности. Маршал объявил благодарность всему личному составу полка.
За время эксплуатации берегового ракетного комплекса «Стрела» (в некоторых документах он именуется «Скала») (1957–1965) произведено 25 пусков ракет «Сопка», из которых 18 были удачными.
Несколько слов стоит сказать и о втором подземном стационарном комплексе «Стрела». Строительство «Объекта 101» началось в 1955 году на острове Кильдин в полутора километрах от мурманского берега Кольского полуострова. Он состоял из двух стартовых площадок, удаленных друг от друга на 8 километров.
Главным отличием «Объекта 101» от «Объекта 100» было то, что на Кильдине не пробивали штольни в глубь скал, а открытым способом выкапывали траншеи глубиной до 6 метров. В каждой траншее во всю длину (до 100 метров) и высоту делали из бетона короб прямоугольной формы, поделенный на отсеки. Затем этот короб присыпали землей. Отверстия, через которые проникали подземные воды, заделывали жидким стеклом.
На каждой батарее закрепленная на тележке ракета по рельсовому пути через открытую 10-тонную бронедверь подавалась в пост технической подготовки. Здесь размещались контрольно-проверочная аппаратура, подъемное оборудование, принадлежности для производства регламентных работ, подготовки к боевому применению или практическим стрельбам. За следующей бронедверью находилось хранилище ракет боевого комплекта — 6 ракет в 2 ряда.

В марте 1957 года на «Объект 101» доставили материальную часть БРК «Сопка». Для эксплуатации «Объекта 101» в этом же году был сформирован 616-й отдельный береговой ракетный полк (ОБРП), в состав которого входило 2 ракетных дивизиона.
Первый пуск самолета-снаряда на Кильдине состоялся 16 октября 1957 года. Мишенью был находившийся в свободном дрейфе морской буксир «Вайгач». На буксире установили «розу» уголковых металлических отражателей, что дало отражающую поверхность цели, эквивалентную отражающей поверхности крейсера при облучении РЛС «Мыс». Дальность стрельбы составляла 70 километров. При стрельбе удалось достичь прямого попадания в отражатели.
Береговые комплексы второго поколения
Моряки только начинали осваивать ракеты С-2, а специалисты ОКБ-52 в подмосковном городке Реутово проектировали береговые ракетные комплексы нового поколения.
Им стал противокорабельный комплекс береговой обороны «Редут». Ракета берегового комплекса получила индекс П-35 Б. 16 июля 1961 года вышло постановление Совмина о перевооружении береговых стационарных комплексов «Утес» с ракет «Сопка» на ракеты П-35 Б.


По сравнению с С-2 ракеты П-35 (П-35 Б) были качественно новым видом оружия. Так, предельная дальность стрельбы возросла с 95 до 300 километров, а маршевая скорость — с 300 м/с до 500 м/с. Вес боевой части у П-35 уменьшился с 860 кг до 460 кг. Но теперь это была не фугасная боевая часть, а кумулятивно-фугасная. Мало того, на кораблях и береговых батареях каждая четвертая ракета П-35 имела специальную боевую часть мощностью 20 кТ.
Принципиально важным стало то, что П-35 запускалась из пусковых контейнеров. Маршевый двигатель ракеты включался внутри контейнера, а сразу же после вылета из него раскрывались крылья. Таким образом, направляющая ракеты примерно равнялась длине самой ракеты (так называемая «нулевая направляющая»).
Дальность стрельбы зависела от режима высоты полета: В1 (400 м), В2 (4000 м) и В3 (7000 м). Зачем же нужны были такие режимы?


Дело в том, что ракета С-2 наводилась с береговой батареи, и это ограничивало ее дальность стрельбы. А вот П-35 имела «хитрую» систему управления. Набор высоты осуществлял автопилот (инерциальной системой наведения). Затем включалась бортовая РЛС. При обнаружении группы целей картинка, полученная бортовой РЛС, передавалась на берег на радиотехническую станцию наведения. Оператор выбирал нужную цель, и далее П-35 уже сама наводилась на нее, снизившись до высоты 100 метров.
Чем ниже летит ракета, тем труднее ее обнаружить и сбить. Но тогда мала и зона работы ее радиолокационной головки самонаведения. Чтобы увеличить этот параметр, ракету надо поднять на 4, а то и на 7 километров.
Любопытно, что береговые ракеты П-35 Б могли использоваться в качестве разведчиков на дальность до 450 километров. Они передавали данные, на которые могли наводиться уже другие ракеты. И в то же время сами могли поражать обнаруженную цель. Кроме того, корабельные и береговые ракеты П-35 могли наводить на цель вертолеты и самолеты.
Нанесение ударов по надводным кораблям на дистанциях, многократно превышающих дальность прямой радиолокационной видимости, потребовало создания системы разведки и целеуказания для противокорабельных ракет. Такая система была сделана и состояла из бортового радиолокационного комплекса обнаружения надводных целей и аппаратуры трансляции радиолокационной информации, размещенных на самолетах Ту-16 РЦ, Ту-95 РЦ (позднее на вертолетах Ка-25 РЦ) и на приемных пунктах на кораблях. В системе разведки и целеуказания, принятой на вооружение в 1965 году, впервые была осуществлена передача с самолета-разведчика на корабль-носитель противокорабельных ракет радиолокационного изображения района осмотра в реальном масштабе времени.
Однако наши ученые пошли дальше. Они решили наводить ПКР… из космоса. Генеральный конструктор крылатых ракет П-6 и П-35 В. Н. Челомей еще в 1960 году предложил создать сформированную на круговой орбите группу спутников, обеспечивавших беспропускное наблюдение всего мирового океана и внутренних морей.
Окончательный проект системы глобальной морской космической разведки и целеуказания (МКРЦ) предусматривал беспропускной обзор мирового океана связанной системой из семи космических аппаратов (четырех спутников активной и трех — пассивной разведки). Спутники могли передавать информацию как на наземный пункт, так и непосредственно на подводную лодку с ПКР и на надводный корабль. При необходимости они также могли передавать информацию береговым батареям.
Комплекс «космической разведки «Легенда» с ядерным реактором был принят на вооружение во второй половине 1975 г.


Высокая эффективность системы МКРЦ была подтверждена на практике в 1982 году во время англо-аргентинского конфликта вокруг Мальвинских (Фолклендских) островов. Система позволила полностью отслеживать и прогнозировать тактическую обстановку. В частности, при ее помощи главным штабом ВМФ был точно спрогнозирован момент высадки на острова английского десанта.
Ну а что могла сделать П-35 с кораблем противника? В конце 1962 года на Каспии с опытного судна ОС-15 проводились стрельбы по лидеру «Киев» водоизмещением около 3000 тонн. Ракета П-35 с инертной (!) боевой частью попала в левую скулу «Киева», вскрыла палубу, как консервную банку, далее ракета разрушилась, а ее двигатель пробил днище, и через 3 минуты лидер затонул.
6 ноября 1961 года в ходе Государственных испытаний крейсер «Грозный» в Кандалакшском заливе потопил ракетой П-35 корабль-цель (бывший эскадренный миноносец «Осмотрительный»).
Уже на боевой службе 4 мая 1963 года крейсер «Грозный» потопил ракетой П-35 самоходную мишень СМ-5 — бывший лидер эскадренных миноносцев «Ленинград».
Таким образом, для эсминца или фрегата попадание П-35 было смертельным, а большой крейсер или авианосец гарантированно выводился из строя. Речь, понятно, идет о кумулятивно-фугасной боевой части. Ну а специальная боевая часть в 20 кТ в случае прямого попадания отправила бы на дно любой атомный авианосец.
Работы по перевооружению «Объекта 100» с ракет С-2 на П-35 Б начались в сентябре 1964 года. К середине 1968 года они были в основном закончены, начались автономные испытания. Однако из-за сбоев в финансировании первый пуск произошел только 28 мая 1971 года — было достигнуто прямое попадание на дистанции 200 километров. Затем в ходе приемо-сдаточных испытаний было произведено еще 5 пусков, в четырех из которых также было достигнуто прямое попадание.
Официально комплекс «Утес» под Балаклавой был принят на вооружение 28 апреля 1973 года.
На Северном флоте перевооружение проходило в два этапа. На первом этапе строительные работы велись в 1-м дивизионе (Кильдин Восточный), а с их окончанием приступили к строительным работам и во 2-м дивизионе (Кильдин Западный), где располагался командный пункт полка.

На Кильдине 1-й дивизион с БРК «Утес» был принят на вооружение в 1976 году. В том же году началось перевооружение и 2-го дивизиона на острове. В 1983 году он вступил в строй. Любопытно, что на его вооружение поступили не ракеты П-35 Б, а уже их модернизация — «Прогресс» (3 М-44), принятые на вооружение в 1982 году. Производство ракет для береговых комплексов велось с 1982 по 1987 год.
Основным изменением в модернизированной ракете была новая бортовая система наведения с повышенными помехозащищенностью и избирательностью. Для нее были разработаны новые агрегаты бортового электрооборудования и стартовый агрегат, обеспечивающие лучшие эксплуатационные характеристики. Повышена скрытность и неуязвимость ракеты при подходе к цели за счет увеличения протяженности конечного участка траектории и снижения высоты полета на этом участке.
Нашим стационарным береговым комплексам, в отличие от подвижных, о чем я надеюсь рассказать в следующий раз, не пришлось стрелять по реальному противнику.
Но держать «на прицеле» корабли США и НАТО им приходилось не раз. Так, в феврале 1988 года американские военные корабли «Йорктаун» и «Кэрон» пытались войти в территориальные воды СССР у Южного берега Крыма, но были вытеснены нашими кораблями. Надо ли говорить, что береговые комплексы «Прогресс» находились в полной боевой готовности?
Куда чаще суда НАТО появлялись у острова Кильдин. Так, в 1983 году в Баренцевом море появился ракетный крейсер США «Ньюкасл» и несколько недель курсировал в нейтральных водах вдоль побережья Кольского полуострова от Лиинахамари до Гремихи. 616-й ракетный полк был поднят по тревоге. Все время пребывания крейсеров у наших берегов неслось «боевое дежурство с задачей уничтожения крейсера по приказу с командного пункта флота».
Особо допекало ракетчиков Северного флота научно-исследовательское судно Норвегии «Марьята» водоизмещением около тысячи тонн. Именно так оно числилось в ВМФ Норвегии. На самом деле это была плавучая «шпионская контора», причем большую часть разведывательного персонала составляли американцы.
Как только береговые комплексы Северного флота начинали готовиться к стрельбе, так сразу же появлялась «Марьята», «Машка» — как ее у нас называли. Норвежцы подходили к самой мишени на несколько метров и фотографировали ее до и после стрельбы. Однако за 30–40 минут до объявления боевой тревоги на береговой батарее «Марьята» выходила из запретных и опасных зон.


Наши сторожевые корабли пробовали гонять «Марьяту» всеми способами, вплоть до стрельбы по ее кильватерному следу.
В то время высшее политическое руководство надеялось на «разрядку напряженности», и никаких решительных мер по пресечению враждебной деятельности судна не предпринималось. А ведь достаточно было дать приказ, и береговая батарея могла влупить «Машке» П-35 Б или «Прогрессом», причем с кумулятивной, а не с инертной боевой частью. И, кстати, это было бы абсолютно законно с точки зрения международного права. Существует официальный порядок запрета захода судов в зону ракетных стрельб, и от стороны, проводящей учения, не требуется никаких иных мер ограждения района.
Увы, увы, этого сделано не было. Вот и сейчас «Машка» то и дело появляется около наших берегов. Только это новое, более крупное, судно, построенное в 1993 году.
Из-за бесцеремонности норвежцев и непонятной деликатности морских начальников гибли наши моряки. Так, в 1972 году готовились стрельбы комплекса П-35 Б. «В это время в запретную зону вновь вошло судно под норвежским флагом. Для очистки района командир сил закрытия, не доложив на КП руководителя, на тральщике пошел вытеснять это судно. После выдворения «норвега» тральщик, возвращаясь в «свою» точку охранения района стрельбы, оказался в запретной зоне за целью на пеленге стрельбы. Радиолокационный визир крейсера в режиме самонаведения «захватил» дальнюю цель. Ракета попала в машинное отделение. Тральщик остался на плаву. Погибли несколько человек» — так рассказывается об этом случае в издании «Береговики Заполярья», вышедшем в Севастополе в 2006 году.
Как и в подавляющем большинстве случаев, стрельба велась инертной боевой частью. Ряд офицеров и даже один генерал-майор были отстранены от должности и понижены в воинском звании.


С 1982 по 1985 год с береговых батарей Северного флота производились пуски ракет П-35 в качестве мишеней для стрельбы зенитных корабельных комплексов. У ракеты отключалась головка самонаведения, пуск ракеты производился на малой высоте, ракета наводилась с батареи на ордер кораблей. После очередных ракетных стрельб адмирал И. В. Касатонов сказал: «П-35 — не ракета, а летающий танк. По ней сработали две зенитные ракеты, а она продолжает лететь».
Но вот грянула перестройка, вскоре распался Союз. 28 сентября 1993 года с «Объекта 100» была запущена последняя ракета «Прогресс». В 1996 году «Объект 100» был передан Украине. Объект 1-го дивизиона был полностью разграблен — растащили все, что можно, включая кабели. В 2007 году большой участок на берегу Черного моря под Балаклавой выкупил эстонский бизнесмен. Именно на этой территории находится 1-й дивизион «Объекта 100». 2-й дивизион объекта законсервирован. Какова его дальнейшая судьба — никому неизвестно.


На острове Кильдин к лету 1995 года 616 ОБРП успешно решал учебные и боевые задачи. Но вот, как гром среди ясного неба, грянула директива о расформировании полка. При этом требовалось бросить не только «Объект 101», но и все сооружения острова Кильдин. К 31 декабря 1995 года личный состав 616 ОБРП и весь гарнизон покинули остров, именовавшийся непотопляемым авианосцем Северного флота.

[Mr.Adventure]

Пожалуй, это был самый беспрецедентный случай в противостоянии СССР и США за все время холодной войны. Причем этот инцидент имел место, когда война между мировыми державами подходила к концу. А история с противостоянием началась с того, что американцы нагло вторглись в терводы СССР. И советские военные в прямом смысле показали США кузькину мать.
Это было настоящим боевым противоборством у берегов Крыма. В нем принимали участие американские крейсер "Йорктаун" и эсминец "Кэрон" и советские большой противолодочный корабль "Беззаветный" и сторожевик СКР-6. Наши моряки одержали и моральную, и в буквальном смысле физическую победу, прогоняя американцев, нарушивших морскую границу СССР. Ко всеобщему удовлетворению, инцидент завершился миром, хотя военного конфликта, как казалось в некоторые минуты, было не избежать. Снаряды были уже в стволах орудий с обеих сторон, ракеты готовы к пуску, а торпеды на боевом взводе. После этого случая американская пресса впервые назвала русских моряков героями, а экипажи своих кораблей — никудышными моряками.
Но началась эта история не в 1988 году, а еще двумя годами ранее. В 1986 году американский крейсер "Йорктаун" и эсминец "Кэрон", пройдя через проливы Босфор и Дарданеллы из Средиземного моря, решительно прошли у советских берегов со стороны Феодосии. Но тогда у флотского руководства не хватило то ли решимости, то ли сообразительности выгнать американцев из наших вод. Адмирал Владимир Чернавин был тогда Главкомом ВМФ СССР всего несколько месяцев, и, может быть, тогда ему не хватило какой-то капли опыта во время наглого (иначе и не скажешь) вторжения американских кораблей в наши воды, чтобы принять какое-то грамотное управленческое решение.
Но когда самая секретная советская агентурная разведка в самом начале 1988 года узнала о планах американцев повторить свой рейд, он уже не постеснялся доложить об этом самому Михаилу Горбачеву: "Это надо предотвратить решительно и бескомпромиссно!". Как гласят исторические хроники того времени, Горбачев только пожал плечами, но ничего не молвил в ответ. Видимо, это плечепожатие Генсека было воспринято Главкомом как своеобразный карт-бланш.Итак, февраль 1988 года. Старые знакомые, крейсер "Йорктаун" и эсминец "Кэрон", повторно зашли в Черное море, но в этот раз уже со стороны Севастополя. Причем вторглись в наши территориальные воды настолько демонстративно, что всякие сомнения в благих намерениях заокеанских визитеров отпадали.