Золотой зуб
В 1904 году регулярные ограбления маленьких магазинов заставили полицию всерьез взяться за поиски преступника, который вызывал недоумение даже у опытных детективов. На первый взгляд, все было совершенно обычно. Поздно вечером, когда посетителей было мало, в магазинчик входил человек с револьвером и забирал у продавца выручку. Однако он не пытался прикрыть лицо, не требовал отвернуться, лечь на пол, и это пугало: зачем нужны свидетели? Но преступник ни разу не пустил в ход оружие. Забрав деньги, он уходил, оставляя всех в странном оцепенении: никто ни разу не пытался его преследовать. Растерянность свидетелей поначалу списали на наглость грабителя.
Поймать наглеца планировали быстро и без проблем. Нужно было только составить словесный портрет — и художник-криминалист изобразит преступника. Каждый из свидетелей готов был помочь. Но тут начались проблемы. У каждого перед глазами стоял «свой» негодяй. Один свидетель говорил, что у грабителя высокий лоб, другой заверял, что низкий. Лицо было то вытянутым, то круглым, нос — то коротким, то длинным!
Мистер Родерик Кембл, фермер, увидел в грабителе человека лет 25, голубоглазого шатена. Разглядел даже, что у него был золотой зуб, «как у двоюродного брата».
Пожилая Гертруда Беркли заявила, что налетчику не меньше 40 лет и что у него залысины, а на щеке длинный шрам. И ей кого-то он напомнил, но кого именно — вспомнить она не могла. И чуть ли не все из опрошенных упоминали о сходстве грабителя с кем-нибудь из родственников или знакомых. Так, Мартин Коннел, рабочий с карьера, сказал, что у грабителя надбровные дуги, как у их бригадира. А один продавец вообще уверял, что его ограбил абориген с татуировкой на лице. Уж он, мол, нагляделся в свое время на тату!
Почерк ограблений был одинаковым, но появилась версия, что грабителей несколько. А все из-за расхождения свидетельских показаний. Двое приятелей, зашедших купить пива, увидели: один — круглолицего парня, похожего на знакомого овечьего цирюльника, другой — пожилого человека с морщинами у рта, как у его дедушки.
Художник набросал со слов свидетелей более десятка портретов, столь несхожих между собой, что детектив Рудгер Хемфри так впоследствии рассказывал о своих сомнениях: «Никогда не чувствовал себя таким растерянным. Мне неоднократно приходилось искать человека по самым малым приметам. Но искать человека с таким множеством лиц — никогда».
Бенджамин
Жители, не надеясь на полицию, организовали вечерние патрули. На вторую неделю через открытые двери магазина был замечен человек с пистолетом и ударом сзади был оглушен, прежде чем успел обернуться.
Чуждый мистике, выпускник Мельбурнского университета, следователь Мишель Клавье, оставил записи, которые так и не решился подшить к делу. По ним можно проследить трудности, с которыми столкнулось следствие.
Человека звали Бенджамин. Документов при нем не обнаружили: он, по его уверениям, в них не нуждался. Фамилия? Поскольку он ею не пользовался, то и называть отказался. Задержанный сообщил также, что он не в курсе, сколько ему лет. Следователь, определив на глазок, записал: около 30. Но когда Бенджамина привели на следующий день, следователь не узнал его и решил сначала, что перед ним кто-то другой. Одиночная камера была одна, и ошибка исключалась, но перед Клавье стоял человек, которого он прежде не видел, и напоминал незнакомец одного чиновника из Брисбена. Вписанный в протокол возраст никак не соответствовал возрасту приведенного: этому, казалось, не меньше 50 лет.
Мишель Клавье, как упоминается в записях, решил зафиксировать зрительную неуловимость черт Бенджамина — так на свет появилась та самая гипсовая маска, хранящаяся ныне в музее криминалистики Мельбурна. Во время допросов Клавье держал ее на столе.
Он уже не слишком удивлялся на все новые лица Бенджамина, ни одно из которых не было похоже на гипсовое изображение, которое теперь служило ему пресс-папье.
Мишель Клавье был озадачен и тем, что обе гипсовые маски, снятые с лица Бенджамина, потрескались вскоре после изготовления. Бен объяснил и это: проклятие, вероятно, было столь сильным, что пыталось уничтожить любой его образ, закрепленный в материальном мире.
Бенджамин не повторялся. Однако сделанная на всякий случай вторая маска в точности повторила первую, хотя слепок делался как будто с другого лица. Собственно, этого и ожидал Клавье: менялся, разумеется, не Бен, а его образ в восприятии наблюдателя.
Проклятие шамана
На очередном допросе следователь увидел Бена в уже знакомом образе — таким его приводили несколько дней назад. «А все-таки вы повторяетесь, — сказал Клавье. — Может быть, объясните?» — «Это не я, а вы повторяетесь», — ответил Бенджамин и пустился наконец в объяснения.
Когда-то у него вышел конфликт с колдуном из племени аранда. Однажды, увидев колдуна с лицом в ритуальной белой раскраске, Бен воскликнул: «Вы самый белый человек из всех, кого я видел!» А не было большего оскорбления для аборигена, чем назвать его белым: колонизаторы уничтожали туземцев десятками за малейшую провинность. «Я самый белый из всех, кого ты видел? — воскликнул колдун. — А вот тебя теперь никто не увидит!» И наложил на него проклятие, считавшееся самым страшным у аборигенов, — обрек на забвение Бенджамина. Колдун как бы стер образ Бена — он был обречен еще при жизни не только не сохраняться в памяти кого-либо, но вообще не появляться в ней.
Как известно, проклятие, облеченное в словесную форму, имеет силу более грозную, нежели тайный посыл. Так Бен сделался неузнаваемым. Конечно, он заметил, что его постоянно принимают за кого-то другого, что он каждому кого-то напоминает.
Бен объяснял это так: человек всегда ищет подобия и, увидев что-то впервые, всегда волей-неволей вспоминает, на что это похоже. Люди, встречаясь с незнакомцем, ищут в памяти знакомые черты. А если на лице человека некое табу, то видеть-то и нечего! Вот каждый словно бы и дописывал образ на чистом холсте, цепенея в попытках выхватить хоть что-то привычное. Никаких свидетелей и быть не могло! Человек, видевший Бена и запомнивший некий образ, в следующий раз рисовал себе совсем уже иное лицо, отталкиваясь от другой случайно вспомнившейся черты.
Так что, увидев Бена в знакомом обличье, Клавье действительно повторился сам.
Каждый день для Бена начинался как бы с нуля: никто из тех, с кем он виделся еще вчера, не признавали его. Да что там вчера! Его забывали час спустя. Он и на работу не мог устроиться по этой же причине. Оставалось воровать — опознать его было невозможно, чем он и пользовался.
За гербовой печатью
Непонятно, как Клавье мог бы закончить следствие, если бы ему не пришло в голову провести следственный эксперимент, при котором Бен благополучно скрылся.
На папке с этим делом со временем поставили гербовую печать (с эму и кенгуру) и отправили в архив вместе с одной из масок, откуда она впоследствии перекочевала в музей. Другую Клавье оставил себе. Сохранилась она или нет, неизвестно.
У начальства были подозрения, что следователь вступил в сговор с преступником, будучи не в силах привлечь того по закону, и отпустил — с условием покинуть Австралию. Полную правду Клавье не доверил даже личным записям.